Обрубок, его геометрия,
«итак» рамки.
кино, создав движение как таковое,
поместило его в начало меня.
Позволив даже не знать, что
такое действие, что такое свершение.
они (персонажи) идут по лесу,
не важно какой долг выполняя.
Вольтметры торчком, термометры.
стертые направления. пенные стыки,
разницы между формой и топологией
– портретной решеткой
эпохи кукол (вроде, 18 в.),
ее прекурсором, и (?).
Высшая точка, концентры,
по которым осуществляется
décréation общего плана
торным путем сбора устриц,
и далее – по аналогии.
сто незаметных паводков
отдаю тебе
реки и берега отдаю, качание
маленького кораблика
картонного судна.
"мне страшно заплакать" -
глупости, бред, маразм.
мягкому человеку с
коровьим сердцем, печальным
разумом незачем прятаться.
проложи нам дорогу,
Paul помоги,
к источнику слёз
как прокладывала
моя рука на белом трюмо
как прокладывала
мама к сколу сердца. мои женщины - чёрные вдовы: нам незачем плакать.
там, где одно существ
-о и -ование
бьётся в сачке Невозможности
рождается love
sympathy, dilection к
пустому объекту, другому
со знаком ноль, я
з п а ут л с ьа, я
ушибы свои и царапины
отдаю тебе
раны и синяки отдаю,
растление, тел увеч-
ное множество, стыд
отдаю тебе приношу
тебе забирай.
внутри меня
два меня
три меня
там меня тут меня
меняли на тех
меня
мимо меня
мамы и мнения
может мало меня
между мной и мной
метр меня
гоняла паршивой метлой меня
иногда мимо
иногда мнимо
чаще мелочно
мое маялось
во мне металось
из меня
из миллионов меня
вышла одна только
измена
были ли имена
кто по имени знал меня
и называл меня
под теми я млела
мяли ли меня
мерили ли
искали место меня
искали меня
нашли вместо меня
местоимения
По бескрайним ее просторам
Точно ветер среди берез,
Утопленный, с печальным взором
Средь полей колесит обоз.
Запряжен не одним десятком
Бездыханных, заблудших душ.
Их уже не пугает голод,
И не сломит суровость стуж.
Под палящим и знойным солнцем,
Едут смирно, почти тайком.
И сплетаются в мраке мысли -
Где же все-таки этот Дом?
Словно бревна запряг извозчик,
И не важен диплом и стать.
Для безумца подобны сору
И дитя, и кормящая мать.
Но ему так хотелось верить.
Все же точно наоборот.
Словно птицам открылись двери
Преисподнии его ворот.
И периной, и хлебосолом
Принимают скитальцев в мир,
Где добро, где народ с народом.
А не грязный, жестокий тир.
И я верю, вернутся птицы!
В свои гнезда в родных полях!
И нам перестанет сниться
Безысходной дороги стах.
Правосудия день настанет!
И по Бродскому яркий свет -
Удобрят Ее солдатом,
Одобрит Ее поэт!
Время сжимается и пружинит,
как во сне, который сейчас.
Перспектива ломается,
превращается в спираль
на панцире улиток.
Тех, что вы с папой собирали
однажды в октябре
на пляже за железной дорогой.
На пляже, где под ржавыми
железными грибами,
сросшиеся,
поглощали друг друга люди.
Им было не до улиток.
Они тонули в собственной слюне.
Сжимается и пружинит пространство.
Я уже была в этом автомобиле,
непристегнутая, как и сейчас.
Я уже останавливала руками время, вцепившись в него,
как в сиденье водителя.
Моя голова уходила далеко вперёд,
а шея растягивалась и возвращалась обратно.
Всё вокруг вдруг становится смазанным.
Я стою на газоне, ещё зеленом,
неестественно ярком из-за дождя.
Ноги утопают в грязи,
как два зелёных пакета
с порванными ручками.
Хурма лопнула и разлилась.
Я вижу смятый бок автомобиля и
не помню, как выхожу.
В руках два зонта
(папин и мой)
пачка чипсов,
бумажные полотенца.
Плащ пахнет жареной рыбой.
Подъезжает такси,
и мы садимся.
Сельдяной король
Возле автобусной остановки мелькал потетичный.
И искренне верил в мечты не этичные, но собою пропитывал за вычет налога безличия.
Под толщею вод ,извиваясь, как рог, уповает на рок свой бесстыдный, ко всем безразличный.
То фаготом согнувшись и пот утирая, выискивал грязь на ногах у приличия,
То валторновым кругом вздымал вверх корону, и небосвод по кускам растирая
В труху,
В жабры вбивая звездную пыль, Задыхался и падал ко дну.
Пластиковые линзы глаз плавят пожары, загадывая в новом себе душевных меньше провалов.
И ловит бескрайних космических вод сигналы,
Не понимает совсем, что для себя открывает.
И совесть совсем не черная, не донимает,
И мысли по полкам лежат, уповая себе же, круги по манежу скачут.
Но чуешь подвох и зачем-то всплываешь,
Объясняя себе, все изменится внешне, с себя начинаешь.
5 метров осталось до вечного.
Сладким опием с поверхности манит.
Ты изменишь себя, а затем все растает.
В спешке глотаю наживку, боль крючка замечая отчасти.
Ты поспешно с надеждой на мутное светлое лоб об гладь разбиваешь.
Корона
Висит
На посмещище
Рупор
Гудит
Презрительно
Жизнь
Обманула
Наивного
И мир
Горел
Ослепительно
И ветер
Гулял
Припадочно